Ударение в слове кайманы

Ему не в тягость было сидеть целыми днями на палубе у перил, глядя, как на огромных песчаных отмелях грелись на солнце недвижные кайма́ны с разверстой пастью, время от времени заглатывая бабочку, как стаи вспугнутых цапель вдруг поднимались в воздух над топкими берегами и как морские коровы кормили детенышей огромными материнскими сосцами и пугали пассажиров женскими воплями. — Габриэль Маркес, Любовь во время чумы

Уже слышно было над темной рекою, как в заводях захлопали крыльями серые цапли, как забили хвостами кайма́ны и рыба-бешенка заметалась, пытаясь выбраться на твердую землю, но вдруг на самой верхней ноте, когда все боялись, как бы у певца не лопнули от напряжения жилы, с последним выдохом изо рта у него выскочила искусственная челюсть и пошла на дно реки. — Габриэль Маркес, Любовь во время чумы

А вот к реке ее, наоборот, тянуло; хотелось увидеть, как на песчаных отмелях греются под солнцем кайма́ны, хотелось проснуться среди ночи от воплей морской коровы, однако пуститься в столь трудное путешествие в ее возрасте, вдове, да еще одной, представлялось совершенно невозможным. — Габриэль Маркес, Любовь во время чумы

В первые восемьдесят лет парового судоходства путешествие перестало быть таким, однако утверждение это снова стало верным, и уже навсегда, после того как кайма́ны съели последнюю бабочку, исчезли морские коровы, пропали попугаи, обезьяны, селения – сгинуло все. — Габриэль Маркес, Любовь во время чумы

Вокруг танцевальной площадки в огороженных проволочной сеткой загонах среди огромных амазонских камелий жили разноцветные цапли, кайма́ны, откормленные, как свиньи, гремучие змеи с двенадцатью погремушками и черепаха с позолоченным панцирем, нырявшая в маленьком искусственном океане. — Габриэль Маркес, Сто лет одиночества